Битва миропроектов: неоколониализм против многополярности

Как Союзному государству России и Белоруссии не повторить чужие ошибки.

В настоящее время в мире конкурируют два проекта мироустройства. На первый взгляд, может казаться, что их больше, но в реальности они сводятся к этим двум. Речь идёт о глобалистском проекте и проекте «многополярного мира».

Чтобы понять, почему их только два, в чём они заключаются и почему так получилось, следует обратиться к истории современной мировой архитектуры.

#1 Есть лишь два проекта мироустройства: отмирающая неоколониальная МИРОСИСТЕМА Валлерстайна (модель «Центр — Периферия») и зарождающаяся МНОГОПОЛЯРНОСТЬ (развитие в рамках макрорегионов).

Миросистема

Наиболее внятно описывает глобалистское мироустройство и его возникновение миросистемная теория Иммануила Валлерстайна, основателя миросистемного анализа (восходящего ещё к классическому марксизму).

Согласно Валлерстайну, миросистема — это мировая система перераспределения капитала («мировая система капитализма»). Это, собственно, и есть сам капиталистический глобальный мир. Сложилась она постепенно на протяжении «большого шестнадцатого столетия», то есть с 1492 по 1640 год (между началом Великих географических открытий и Английской революцией). Первоначально она охватывала только часть мира, но потом поглотила всю планету. В миросистеме существуют Центр и Периферия. Периферия теряет капитал, Центр — присваивает его. Существует также особый слой Полупериферии: он теряет капитал в пользу Центра, но сам «отбирает» его у Периферии.

 

#2 МИРОСИСТЕМА = Центр (где может быть/не быть гегемон) + Периферия (обречена быть колонией/неоколонией) + Полупериферия (отдает центру, забирает у периферии). Проект демонстрирует нисходящий тренд.

Все страны занимают в миросистеме то или иное положение. Оно может меняться, но не очень сильно. Это принципиальный момент: грубо говоря, в миросистеме действует правило «кто первым встал, того и тапки». Тот, кто хоть раз занял место в Центре миросистемы, уже не потеряет его. Максимум, центральная страна при неких особенно неблагоприятных обстоятельствах (серьёзном военном поражении, к примеру) может на некоторое время быть вытеснена на Полупериферию — не очень надолго. Верно и обратное: страны Периферии НИКОГДА не «догонят» Центр (утрируя: копить капитал в ситуации, когда тебя периодически грабят, намного сложнее, чем в ситуации, когда грабишь ты). За всю историю миросистемы ни одна страна с Периферии не перешла в Центр: максимум — путём длительных тяжёлых усилий улучшила своё положение до полупериферийного. Были и случаи, когда исходно полупериферийные страны становились центральными. Но вот полный путь «из грязи в князи» за 500 лет не проделал НИКТО.

При этом иногда в Центре миросистемы могли находиться несколько сравнимых по силам соперничающих стран — так было в XVI и в XVIII веках. А могла существовать и «гегемония», как в XVII, XIX или второй половине XX века . Гегемон, по Валлерстайну, это страна, настолько превосходящая по экономике другие страны Центра (про Периферию и Полупериферию — и речи нет), что она способна легко вытеснять их не только с внешних рынков, но и с их собственных — внутренних. Её противники вынуждены применять мощнейшие протекционистские меры, а своим союзникам она по собственной воле выделяет часть глобального рынка (и, таким образом, союзники гегемона — это в значительной степени «клиенты»-сателлиты). Несмотря на то, что Центр миросистемы всегда насаждает правила свободы торговли и требует минимизации торговых барьеров, ярче всего это проявляется именно в ситуации, когда существует держава-гегемон: это логично — ведь именно она и получит от этого основную выгоду.

В XVII веке положения гегемона добились Нидерланды (что естественно: индустриальный переход впервые произошёл именно там). В XIX веке — Великая Британия. В XX веке гегемоном стали США. Поэтому нам и кажется, что глобалистский миропроект — именно американский. Но это вовсе не так: и без американской гегемонии в мире происходило бы примерно то же самое.

Рис. 1. Колониальные империи в начале XX века

Что характерно, согласно критериям Валлерстайна, американская гегемония возникла сразу после Второй мировой войны, а к упадку стала клониться уже в 1960-е. На настоящий же момент этой гегемонии уже давно нет: даже в 90-е лишь по инерции США воспринимались как экономический сверхгигант. На самом же деле, с ситуацией середины XX века, когда в США находилась половина мировой экономики (притом реальной, а не «нарисованной»!), ни 90-е, ни тем более наше время сравнивать невозможно.

Как бы то ни было, баланс сил между странами Центра на Периферии никак не сказывается. В отношении Периферии страны Центра выступают единым фронтом. Это напоминает описанные Марксом отношения между господствующим и подчинённым классами: феодалы или представители буржуазии могут сколько угодно ссориться и даже воевать друг с другом, но по отношению к эксплуатируемым массам они всегда выступят как единое целое.

#3 Гегемонии США в «центре» МИРОСИСТЕМЫ уже нет, однако разборки между странами Центра на Периферии никак не сказываются: в отношении Периферии страны Центра всегда выступают единым фронтом и жёстко.

Трансформация миросистемы в XX веке: от колониализма к неоколониализму

Несмотря на то, что страны Центра оказываются в преимущественном положении относительно периферийных, основные доходы от эксплуатации Периферии до XX века доставались почти исключительно довольно узкому господствующему классу стран Центра. Положение основной массы населения там было лучше, чем на Периферии, но не сказать, чтоб принципиально. Ситуация изменилась только после революции в Российской империи и параллельных революционных событий во многих европейских странах. Хотя «ультралевые» (по тогдашним меркам) пришли к власти только у нас, левые силы в целом радикально усилились повсеместно.

Западные элиты были всерьёз напуганы происходящим — не столько даже массовостью левого движения, сколько появлением у него мощного организующего центра в виде СССР. Проблема была определена следующим образом: угрозу текущему миропорядку создаёт само проживание на ограниченной территории представителей высшего и низшего классов — «революции происходят в столицах». Соответственно, устранив такое положение вещей, можно устранить и «красную опасность» в целом.

Для этого достаточно существенно улучшить положение рабочих в европейских метрополиях, а по возможности и сократить их количество, частично перенеся наиболее трудоёмкое производство за пределы метрополий. Сокращение численности и дезорганизация промышленных рабочих в метрополиях ослабит опасность революционного взрыва.

Это и было сделано: уровень эксплуатации западных рабочих в среднем существенно понизился… но вот уровень эксплуатации колоний, напротив, пропорционально возрос. Это действительно подорвало эффективность советской пропаганды на Западе. Особенно важным это стало после начала холодной войны.

В Советском Союзе изменение ситуации также было отрефлексировано. В результате СССР вместо поддержки революционного движения на Западе стал делать акцент на антиколониальной борьбе. И вскоре эта борьба действительно увенчалась успехом. Но не только благодаря советским усилиям.

В это время формируется новая модель капитализма — неоколониальная. У её истоков стояли Соединённые Штаты. США — мощнейшая капиталистическая держава, не успевшая, однако, к колониальному разделу мира. Различие между колониальным и неоколониальным методами эксплуатации проще всего объяснить, вспомнив базовое правило ТРИЗ : идеальная техническая система — это когда системы нет, а функция её выполняется.

Колониальная империя в этом смысле не идеальна: за события на своей колониальной территории (за массовую гибель населения там, к примеру) имперский центр так или иначе несёт ответственность. А вот за события в формально независимом государстве — ничуть. При этом возможность контролировать политику и экономику бывшей колонии снижается ненамного. То есть получается, что, если не цепляться за формальное имперское величие, метрополии только в плюс, если колония формально «уйдёт».

Но как же так получается, что сначала метрополия боролась за формальный захват колонии, а теперь он вдруг оказался невыгодным?

Так вышло потому, что с доколониальных времён ситуация в мире радикально изменилась.

Следует понимать принцип развития колониальных империй как таковых. Именно европейские страны раньше других вступили в индустриальную фазу развития (у Маркса это обозначено как переход от феодальной общественно-экономической формации к капиталистической). Теперь на смену натуральному хозяйству, когда всё, что нужно для жизни жителей одной деревни, в пределах самой этой деревни и производится, пришла товарная экономика. Теперь город и деревня, а также и разные регионы специализируются на разных видах деятельности. В деревне занимаются только сельским хозяйством, в городе — только промышленным производством. Промышленные товары, производимые городом, оказывались и качественнее, и дешевле того, что деревня прежде производила для себя.

Рост населения приводил к концентрации в городах всё большего процента жителей страны. Соответственно, производство росло: ограниченный внутренний рынок уже не мог «впитать» всю массу производимых товаров. Это, казалось бы, создавало предпосылки для масштабного экспорта…

…Но в соседних европейских странах происходило то же самое: там либо уже производили избыточное количество промышленных товаров, либо, закрыв внутренний рынок протекционистскими барьерами, стремительно двигались к подобному состоянию, изо всех сил поощряя отечественного товаропроизводителя.

За пределы же Европы вести торговую экспансию было затруднительно по другим причинам. Во-первых, жителям доиндустриальных стран (а все неевропейские страны были доиндустриальными на тот момент), по крайней мере, подавляющему большинству из них, особо и нечем было за них заплатить. А во-вторых — и в-главных — там всё ещё господствовало натуральное хозяйство, в связи с чем много промышленных товаров было просто не нужно: невеликие местные потребности удовлетворялись местным же кустарным производством, а другой жизни, с иным (индустриальным) укладом там пока не знали и, в общем, не особо хотели знать.

В итоге у европейских стран не оставалось другого выхода, кроме как встать на путь внешних завоеваний. Колонизаторство представляло собой насильственное навязывание традиционным обществам элементов индустриальной цивилизации: они превращались в аграрно-ресурсную периферию европейских стран. Местное кустарное производство умирало, не выдержав конкуренции с мануфактурным, а потом и фабричным европейским производством, а жители колоний начинали производить то, что укажут из метрополии, в обмен на промышленные товары оттуда.

Следует признать, что на первоначальном этапе европейцы несли в другие регионы мира новый цивилизационный уклад — объективно более перспективный и прогрессивный. В некоторых регионах что-либо напоминающее организованную медицинскую помощь, систему образования и т. п. появилось только при европейцах. Это объясняет, почему колониальная экспансия была столь успешной.

Ведь, казалось бы, антипартизанская («малая») война — дело очень сложное, даже великие державы, мягко говоря, отнюдь не всегда выигрывают их даже у значительно более слабого противника… сейчас (кажется, последней выигранной антипартизанской войной Запада была Англо-бурская рубежа XIX и XX веков). Но при том пару столетий назад весьма небольшие европейские контингенты подчиняли своей власти огромные туземные территории, сопротивление на которых (не всегда, но часто) оказывалось чисто символическим — и то имело место только на первоначальном этапе. Так получалось потому, что объективно приход в регион индустриальной цивилизации с соответствующим образом жизни был полезен и прогрессивен. Но прошло не так уж много времени — и всё стало иначе.

В момент, когда в колониях были инсталлированы основы индустриального общества, европейское колониальное господство начало тормозить их дальнейшее развитие. С этого момента колониальные империи становятся неустойчивыми, несмотря на всё своё формальное величие. К примеру, величайшей из них была Британская империя — гегемон миросистемы в XIX веке. Она контролировала примерно четверть мирового населения, занимая по этому пункту первое место в мире (Китай, отстававший на 10%, — второе место, Российская империя, отстававшая более чем втрое, — третье), а также четверть территории мировой суши (в полтора раза превосходя шедшую на втором месте Россию). И она исчезла всего за полстолетия, формально не потерпев никаких поражений!

Рис. 2. Британская империя — бесспорный лидер мира

Как же так вышло? В определённый момент перед руководством колониальной империи встаёт вопрос, чьи интересы важнее: империи или её метрополии. Разные ответы на этот вопрос подразумевают совершенно разное дальнейшее развитие.

Мысленный эксперимент: что произошло бы, если бы руководство Великой Британии решило, что интересы империи важнее, нежели интересы Королевства?

Тогда развитие в рамках Британской империи шло бы так же, как в своё время — на самих Британских островах. Там английские короли покорили Корнуолл, Уэльс и Шотландию. Но, несмотря на то, что процесс этот был долгим и кровавым, очень скоро принципиальных различий между жителями всех этих регионов Британии не осталось. Все они стали считаться британцами: принимали на общих основаниях участие в дальнейшей внешней экспансии и т. п. Уэльс, к примеру, не ограничивался экономически в пользу собственно Англии. Промышленным развитием была затронута именно что вся Британия, а не только Англия. А вот в колониях велась совсем другая политика, даже в населённых выходцами из Англии. Но что было бы, если бы по всей империи действовали бы те же правила, что и в самой Британии?

Очевидно, очень скоро выяснилось бы, что промышленные предприятия целесообразно размещать там, где большее количество более дешёвой рабочей силы и откуда ближе до крупных платёжеспособных рынков, то есть в Британской Индии. Вот туда и перетекли бы основные капиталы. Местную кастовую систему пришлось бы уничтожить — она мешала бы нормальному перетоку рабочей силы. Скорее всего, это сопровождалось бы обращением в христианство англиканского толка миллионов представителей низших каст (в христианстве никаких каст нет, и, соответственно, нет запретов на смену профессии). Через некоторое время на Индостан переехал бы и фактический политический центр. Британская экспансия в Африке и в Юго-Восточной Азии со временем могла превратить Индийский океан в «британское озеро»... Со временем сформировалась бы действительно единая нация — колоссального масштаба, существенно превосходящая в численности китайскую. Тогда, конечно, Британская империя не распалась бы.

Вот только бывшая метрополия — собственно остров Британия — оказалась бы в стороне от этого праздника жизни, «на отшибе». Особых привилегий её население бы не имело (хотя экономический рост в рамках этой единой сверхэкономики, охватывающей четверть человечества, несомненно, существенно затронул бы и её тоже). И вот именно поэтому ничего подобного и не произошло: правительство Её Величества предпочло пожертвовать интересами империи, а не Королевства.

Что её в результате и погубило. Советское и американское влияние лишь облегчило процесс.

В середине XX века ситуация уже совсем другая — совершенно не та, что накануне колонизации. Теперь бывшая колония уже является частью индустриальной цивилизации. Если общество вышло на индустриальную фазу развития, то, даже несовершенное, оно качественно превосходит доиндустриальное общество традиционного уклада. Вышедшая из колониальной зависимости страна не может уже вернуться в прошлое — «рыбка задом не плывёт». Значит, она вынуждена взаимодействовать с другими индустриальными странами: со сложившейся ещё в колониальный период моноотраслевой специализацией в одиночку выжить ей будет трудно. При этом традиционные экономические партнёры остались в бывшей метрополии… И в итоге эксплуатация колонии (теперь уже «неоколонии») продолжается путём неэквивалентного экономического обмена: затраты на производство того вида товаров/услуг, которые производит неоколония, значительно превосходят затраты метрополии на производство того, чем она за всё это платит. Но у неё нет другого выхода: она от связей с экс-метрополией зависит куда больше, чем та — от связей с экс-колонией.

Тенденции к такому развитию событий существовали ещё до деколонизации 1940-1970-х, но под совместным давлением СССР и США переход миросистемы в новую форму произошёл очень быстро. Вот только теперь уже большая часть неоколоний быстро переориентировалась с экс-метрополий на мирового гегемона — США.

#4 МИРОСИСТЕМА заменила колониализм на неоколониализм, суть которого — неэквивалентный обмен. Метрополии опираются на местные «компрадорские слои», которые ментально воспринимают себя как часть Запада.

 

Рис. 3. Деколонизация

Неоколониализм в наше время

В стандартной современной стране третьего мира (то есть в «неоколонии») основная часть населения влачит жалкое существование — имеет крайне низкий уровень жизни. Зато местная экономическая элита («компрадорский слой»), которая контролирует производство для Центра миросистемы того вида товаров/услуг, на которых данная страна специализируется, живёт намного лучше — примерно на уровне западного среднего класса (или даже выше). Ментально «элита» воспринимает себя обычно специфической частью Запада («мировой цивилизации»), которая почему-то оказалась заброшена в какую-то дикую глухомань. Иногда, наоборот, подчёркивает на уровне внешних признаков свою общность с большинством населения неоколонии, но при этом ведёт совершенно иной образ жизни.

Так как практически всегда неоколония специализируется преимущественно на одном виде товаров/услуг (так сложилось ещё в колониальный период), то те, кто контролирует эту отрасль, обретают подавляющее экономическое влияние в стране, имея полную возможность коррумпировать в свою пользу государственную власть. Но в любом случае обычно руководство «неоколонии», понимая сложившееся положение вещей, не пытается что-либо коренным образом изменить.

При этом богатство стран Запада и бедность третьего мира западной пропагандистской машиной объясняются как угодно, но не признанием реального положения вещей.

Иногда государственная власть пытается вывести страну из неоколониальной системы. Она может начать, к примеру, развивать другие (помимо «предписанных») отрасли экономики: это повысит не только экономическую, но и политическую устойчивость страны — за счёт создания второго экономического «полюса влияния» (а между двумя экономическими «полюсами» власть уже сможет лавировать). Или хотя бы поискать других покупателей на свой основной ресурс.

Обычно это вызывает возмущение местной экономической элиты («компрадоров»), а также их западных экономических партнёров. Как следствие, происходит попытка переворота в той или иной форме. Если она проваливается, то «включается» реакция официального Запада. Руководство страны сразу же оказывается диктаторским, террористическим, подавляющим какие-нибудь свободы, «убивающим свой народ» и т. п. В результате в лучшем случае накладываются экономические санкции, от которых весьма уязвимая, всё ещё моноотраслевая экономика страдает очень сильно, либо происходит прямая интервенция.

Рис. 4. Биполярный мир холодной войны в 1980 году. Красный цвет и разные оттенки розового — СССР и его союзники разной степени близости. Синий и разные оттенки голубого — США и их союзники разной степени близости. Красные крестики — попытки просоветских переворотов. Синие крестики – попытки проамериканских переворотов. Серый — нейтральные страны. Жёлтый цвет — Китай.

В период существования СССР его помощь была важнейшим фактором, ограничивающим произвол Запада и, как следствие, господство неоколониализма. Формально помощь была обусловлена только идеологически: Советский Союз боролся против любой формы эксплуатации человека человеком, в том числе и неоколониальной. Но, конечно, имели значение также геополитика и геоэкономика: в вышедших из мировой системы неоколонилизма странах обычно были рады оказать СССР ответные услуги. Кроме того, всё, что ослабляло Запад, автоматически усиливало СССР.

Многополярный мир как альтернатива неоколониальной миросистеме

В настоящее время Россия, унаследовавшая от СССР его сверхдержавный статус, после некоторых колебаний восприняла и внешнеполитический курс Советского Союза. По крайней мере, что касается отношения к неоколониализму. В этом смысле в постсоветский период изменения оказались на удивление незначительными.

Альтернативная неоколониализму идеологическая модель именуется теорией «многополярного мира». Речь в данном случае идёт не просто о ликвидации последствий американской гегемонии (которая и так закончилась давно). Речь о радикальной реформе мироустройства последних 500 лет: западоцентричная миросистема должна уйти в прошлое. Под «многими полюсами» подразумеваются не другие, помимо США, западные страны, а появление в каждом из мировых макрорегионов своего экономического (и военно-политического) центра.

#5 Уязвимое место МИРОСИСТЕМЫ в обречённости Периферии вечно оставаться (нео)колонией. Страны Периферии мечтают сбросить иго метрополий, и сейчас такая возможность появилась. Имя ей — МНОГОПОЛЯРНОСТЬ.

«Многополярность» — это и есть выход из неоколониального статуса по меньшей мере для основных незападных государств (макрорегиональных лидеров). Идея в том, что в рамках отдельных локальных сфер политического и экономического влияния, на которые в таком случае де-факто распадётся миросистема, неоколониальная (да хоть и классическая колониальная) эксплуатация если и будет возможна, то в любом случае окажется резко ограничена.

Прежде всего, географической близостью локальных центров и периферий: если они будут расположены рядом, но при том между ними окажется радикальное различие по уровню жизни, это неизбежно спровоцирует мощнейшие миграционные потоки из депрессивных регионов в процветающие. Грубо говоря, переплыть океан сложно, а вот перешагнуть сухопутную границу гораздо проще.

Можно сказать, что ситуация в этом случае возвращается к той, что существовала в мире до революции в России, когда опасность слишком высокой поляризации общества в индустриальный период ещё не была осознана (не было прецедентов). Сейчас прогресс транспортных технологий привёл к тому, что расстояние в рамках одного макрорегиона уже не является в этом смысле безопасным (практика показывает, что если не океан, то море пересечь в настоящее время уже реально). Следовательно, допускать сверхвысокую социальную поляризацию нельзя, а эксплуатация в рамках локальных систем в многополярном мире становится весьма ограниченной, если вообще возможной.

#6 МНОГОПОЛЯРНОСТЬ = несколько локальных центров-периферий, но более справедливых: прогресс технологий привёл к тому, что внутри макрорегионов невозможна сверхвысокая социальная поляризация.

Таким образом, вся идеология мировой многополярности носит криптосоциалистический характер: снижение эксплуатации и поляризации по уровню жизни на международном уровне диктует либо её повышение внутри отдельных стран (что ещё более опасно), либо проведение ярко выраженной социально-ориентированной политики. Возможно, не во всех локальных зонах это будет осознано сразу, но, в конечном счёте, опыт заставит это понять.

Разумеется, для России поддержка идеи многополярного мироустройства имеет и геополитический смысл: Запад настроен антироссийски (он пытался поставить в положение неоколонии и саму Россию, не говоря уже о других постсоветских государствах), а для победы над ним необходимо сломить неоколониальную систему в целом.

Советский хай-тек в борьбе за многополярный мир

Противостояние евразийских стран и неоколониального миропорядка шло с момента прекращения существования СССР. Согласно неоколониальной логике, Россия и другие богатые ресурсами постсоветские страны должны были занять в миросистеме роль поставщиков этих ресурсов (прежде всего углеводородных). Россия, скорее всего, заняла бы место на Полупериферии (с возможностью когда-нибудь потом, через пару поколений, «переползти» в Центр), всем остальным было уготовано периферийное положение. Украина должна была превратиться в поставщика сельхозпродукции и, возможно, металла. Белоруссия — стать поставщиком только и исключительно рабочей силы…

Мешали тут советские высокотехнологичные производства: именно благодаря им эти попытки оказались безуспешными. Упрощая, можно сказать, что в России существовала не одна доминирующая отрасль, а две: наряду с сырьевой выжил в значительной степени советский хай-тек. Это и дало политической власти куда больше пространства для манёвра, и существенно снизило зависимость от западного экспорта.

Правда, в 90-е, пока государство не озаботилось его состоянием, выживать ему приходилось самостоятельно. Основным источником финансирования для него стала продажа хай-тек продукции (в основном оборонного назначения) и, в значительной степени, самих технологий в третий мир. Благодаря этому удалось сохранить высокотехнологичные отрасли не только самой России, но и других постсоветских стран, работавших в тесном взаимодействии с российскими партнёрами.

Кроме того, подобное «растекание» советских «сверхдержавных» технологий само по себе наносило удар по неоколониальной системе, усиливая наиболее мощные и богатые незападные государства. Достаточно вспомнить, что авианосный флот Китая и Индии обязан своим появлением этому процессу.

Вообще именно отношения с Китаем и Индией, будущими партнёрами по БРИКС, сыграли ключевую роль в этот период (впрочем, особую важность они сохраняют до сих пор). Взаимодействие в треугольнике Россия — Китай — Индия шло по схеме так называемого «индо-китайского динамо».

Первый такт работы «динамо»: продажа в Китай какой-либо технологии. Неважно, в какой именно форме: это может быть прямая продажа или продажа ограниченной серии продукции (притом что обе стороны понимают, что китайские специалисты, достигшие немалых высот в «обратном инжиниринге», скоро создадут копию того, что куплено), в конце концов, можно позволить «украсть» данную технологию — на самом деле, это не имеет значения.

Второй такт: Китай разворачивает производство данного вида техники (обычно она имеет оборонное значение). Индия для сохранения баланса с КНР просит продать ей то же самое. Она получает технологию или образцы продукции, но скоро выясняется, что превосходящей количественно и качественно индустриальной мощи Китая ей нечего противопоставить: этот вид техники Индия сама если и может производить, то явно в недостаточном количестве. Попытка заказать то же самое в России также проваливается: в России тоже нет достаточных для конкуренции с Китаем свободных индустриальных мощностей.

Третий такт «динамо»: однако обеспокоенным индийцам сообщается, что в России разрабатывается улучшенный аналог того же самого, более эффективный. Индия охотно вкладывается в разработку всеми своими финансовыми и индустриальными возможностями.

Четвёртый такт: в России создаётся техника нового поколения (по меньшей мере проводится глубокая модернизация в пределах того же поколения с существенным повышением эффективности), которая и продаётся в Индию. Все довольны: каждая из сторон взаимодействия получила то, чего хотела. Потом «динамо» может пойти на новый цикл, и всё повторится.

Подобным путём было создано многое из того, что стало впоследствии гордостью российского ВПК: истребители Су-30МС, противокорабельные ракеты БраМос, а в разработке истребителя 5-го поколения Индия участвует и сейчас.

Рис. 5. Истребитель Су-30СМ (СМ — серийный модернизированный) — это адаптированный для ВКС РФ самолёт Су-30МКИ (МКИ — модернизированный, коммерческий, индийский)

Аналогичный подход применялся не только в случае Китая и Индии. В частности, ракета-носитель «Ангара» разрабатывалась в тесном взаимодействии с Южной Кореей (и в значительной степени за южнокорейский счёт: её корейский аналог, KSLV-1, повторят прототип на 80%). При этом Южная Корея, очевидно, пыталась в первую очередь достичь паритета с Северной Кореей по ракетным технологиям. Что характерно, северокорейский носитель «Ынха-3», гражданский вариант межконтинентальной баллистической ракеты «Тэпходон-2», был создан на основе старых советских разработок...

Рис. 6. Южнокорейская ракета-носитель KSLV-1, являющаяся копией российской РН «Ангара-1.1»

Благодаря такому подходу бывший советский хай-тек не только выжил, но и проложил путь к альтернативному геоэкономическому мировому укладу, укрепив те связи, которые позже обрели и геополитическое измерение.

На пути к многополярности

Следует отметить, что в идеологическом плане Западу идее многополярного мироустройства изначально нечего противопоставить. Нынешнее мироустройство не оставляет для незападных стран хоть сколько-то хороших вариантов — только для отдельных их представителей (причём и они тоже не могут чувствовать себя полностью в безопасности). Многополярность же однозначно выгодна для региональных лидеров и по меньшей мере не ухудшает положение малых незападных стран.

#7 Западу пока нечего противопоставить идее МНОГОПОЛЯРНОСТИ. Она однозначно выгодна для макрорегиональных лидеров и по меньшей мере не ухудшает положение малых незападных стран.

Реализуется многополярный проект через создание ряда региональных объединений и международных организаций.

БРИКС — прообраз собрания региональных лидеров (крупнейшие представители мировых макрорегионов, по одному от каждого). Россия — от Евразийского региона, Китай — от Восточной Азии, Индия — от Южной Азии, Бразилия — от Латинской Америки, ЮАР — от Африки. В общем-то, осталось добавить представителей от исламского мира и от умерившего амбиции до регионального уровня обновлённого Запада — и основа новой мировой архитектуры готова.

ШОС — «ядро» антинеоколониального движения. Изначально в него входили евразийские страны и Китай, но теперь добавились и крупнейшие государства Южной Азии.

ЕАЭС/ОДКБ — локальный евразийский (постсоветский) блок, защищающий своих членов от произвола гегемона. Ну а Союзное государство — центральная часть ЕАЭС и его основная опора.

#8 Для нас поддержка МНОГОПОЛЯРНОСТИ — война с МИРОСИСТЕМОЙ, в рамках которой Запад пытается поставить нас в положение неоколонии. И для победы необходимо сломить неоколониальную систему в целом.

Сосуществовать неоколониальный (нынешний) и многополярный (перспективный) миропорядки не могут: при наличии хоть какой-то альтернативы у неоколонии нет никакого стимула оставаться в этом статусе. Какие бы меры на уровне элит ни принимались, всё равно в исторически короткий срок все неоколонии по меньшей мере попытаются вырваться из-под контроля западной «неометрополии». По крайней мере, некоторые из таких попыток будут удачными. Развившую полноценную индустриальную экономику страну очень сложно снова превратить в неоколонию. А сокращение размера неоколониальной миросистемы приводит к усилению меры эксплуатации оставшихся неоколоний и к всё новым попыткам бегства из неё.

Попытка же снизить меру эксплуатации приводит к постепенному трансформированию остатков западной миросистемы в одну из локальных зон многополярного миропорядка.

В этом противостоянии двух вариантов миропорядка — вся суть современной мировой политики. Потому-то их только два: любой альтернативный неоколониальному мировой проект вынужден на современном этапе поддерживать концепцию многополярности. Она даёт ему возможность реализоваться в пределах хотя бы одного макрорегиона. А вот неоколониализм — никаких вариантов никому не оставляет…

Единственная рекомендация, которую можно в этой связи сформулировать для СГРБ — ни в коем случае не впадать в соблазн, пытаясь насадить на постсоветском пространстве неоколониальные методы взаимодействия с отставшими постсоветскими странами: ничего хорошего из этого не выйдет, достаточно посмотреть на современную Европу.

Рис. 7. Беженцы штурмуют Европу

Источник