Мировая контрреволюция и российская эволюция

Закончился ли мировой революционный процесс после распада СССР?

Как ни разнообразны оценки и мнения, высказываемые у нас в стране в связи со столетием революционных событий 1917 г., немалая часть профессиональных историков сходится в том, что, при всех возможных оговорках, это была Великая Революция, глубочайшим образом повлиявшая и на судьбу России, и на ход мировой истории. При этом явление, известное в недавнем прошлом как мировой революционный процесс и формировавшееся под влиянием эпохальных перемен на одной шестой части суши, по умолчанию полагают прекратившимся после распада СССР.

Но точно ли он завершился? И если это вдруг не так, имеет ли к нему какое-то отношение современная Россия? Разбираясь в этом, имеет смысл уточнить, что такое революция.

Что такое революция

В квалифицированных и четких определениях недостатка нет. Возможно, среди немарксистов (но таких, кто знаком с марксизмом не понаслышке) одно из лучших определений принадлежит Сэмюэлю Хантингтону. Революция, пишет он, это быстрая, глубокая и насильственная перемена «в доминирующих ценностях и мифах общества, его политических институтах, социальной структуре, типе лидерства, в деятельности и политике государства». Подчеркивая, что подлинная революция не исчерпывается свержением старой власти и установлением новой, что она захватывает и меняет общество целиком, Хантингтон констатирует: подобные явления гораздо более редки, чем верхушечные перевороты или локальные бунты. Сказано как будто специально для тех россиян, которые упиваются словосочетанием «октябрьский переворот».

В представлении еще одного классика западной социологии, Шмуэля Эйзенштадта, характерные признаки революции – с одной стороны, совмещение во времени и пространстве разнородных проявлений общественного протеста, а с другой – синхронные и «разгоняющие» друг друга перемены в самых разных сферах человеческой деятельности. Совокупный эффект того и другого – прорыв из цивилизации традиционной в цивилизацию современную, первоначально достигнутый в ходе западноевропейских революций Нового времени, а в ХХ веке – благодаря революциям в России и Китае. Характерно, что перечень событий, которые, по критериям Эйзенштадта, можно считать полноценными революциями, опять-таки весьма краток.

Если последователи Макса Вебера (к числу которых относятся оба мыслителя, упомянутых выше) связывают с революцией перспективу прорыва из состояния традиционности в состояние современности (модернити), то для марксистов революция – условие резкого скачка на переходе от одной общественно-экономической формации к другой.

Забегание планетарного масштаба

Как же действует механизм, позволяющий социуму обрести принципиально новое состояние и закрепиться в нем? Обобщая опыт буржуазных революций, классики марксизма-ленинизма заложили в своих трудах основы концепции волнообразного развития революций. Их взгляды по этой проблематике систематизировал и развил в серии фундаментальных работ, подготовленных в 70-е и 80-е гг. ХХ века, Нодари Симония, ныне академик РАН.

Согласно разработанной им теоретической модели, за первоначальный подъем революционной волны отвечают главным образом партии и деятели радикального толка – поборники коренного общественного переустройства. Развивая бурную активность, они захватывают политическую инициативу. На этом этапе «прогрессивность» революционной власти существенно превосходит «меру прогресса», которая отвечает реальным возможностям общества. Возникает ситуация, в которой политическая революция как бы предвосхищает, опережает революцию социальную – в терминах Симония, «забегание вперед».

Этот перекос несет предпосылки следующей фазы – «отката назад», когда на первый план выходят уже силы контрреволюции. Свое дело они делают с не меньшим рвением, чем революционные радикалы. Разница лишь в том, что теперь политический процесс пытаются развернуть в обратную сторону, принуждая общество отступать в прошлое (в том числе – в сфере идеалов и ценностей) значительно дальше, чем дозволяет уже достигнутый уровень развития.

По мере того как попытка контрреволюционного реванша выдыхается (ибо цели контрреволюции столь же утопичны, сколь и цели революционных радикалов), неизбежность уступок весьма значительной части общества, которую радикалы политически «разогрели» и «напитали» своими идеалами, становится все более очевидной. Растет влияние умеренно-реформистских сил, политическая борьба теряет прежнюю, «бешеную» остроту, и социум обретает некий «новый центр тяжести».

Все это – признаки того, что меняющееся общество и обновленная государственно-политическая система начинают более или менее соответствовать друг другу. В этом соответствии воплощаются в жизнь и фиксируются реальные завоевания революции – все то, на что общество, вступавшее в эпоху коренных перемен, было действительно способно и к чему оно было реально готово.

Парадоксальным образом, возвращение после бурных потрясений в русло эволюции и уверенное продвижение по нему указывает не только на завершение революционного цикла (включая такую его неотъемлемую составляющую, как фаза контрреволюции), но также на историческую оправданность и продуктивность – а значит, и на конечный успех – революции как средства общественных преобразований.

Хотя свою концепцию Симония разрабатывал и применял для анализа ситуации в странах Востока, освободившихся от колониальной зависимости, уже тогда было ясно, что объясняющий и прогностический потенциал этих идей побуждает использовать их более широко. Фактически создавался инструментарий, позволявший осмыслять закономерности социально-политических перемен в отдельных государствах и понимать причины, по которым все тот же мировой революционный процесс развивается так, а не иначе.

Сегодня, вглядываясь в эпоху мировой истории, открывшуюся в начале ХХ века серией русских революций, мы видим достаточно оснований, чтобы описать ее как «забегание» планетарного масштаба. Сложившееся из множества локальных подъемов революционного радикализма, это «суперзабегание» оказалось куда более продолжительным, чем явления подобного рода на национальных уровнях. Казалось, мировой революционный процесс необратим, но это впечатление было ложным – в огромной степени потому, что Советскому Союзу как оплоту данного процесса и главному детищу Великой Революции так и не удалось, несмотря на неоднократные попытки, перейти в режим устойчивого эволюционного развития. Помимо чисто внутренних, объективных и субъективных факторов, этому препятствовала и необходимость поддержки мирового революционного процесса, развивавшегося на том этапе преимущественно в режиме «забегания». Не забудем и о том, что в течение целых семи десятилетий оборотной стороной «суперзабегания» была мировая (и, в пределах этого периода, едва ли не перманентная) контрреволюция. Причем за «команду Запада», методично раскручивавшую ее маховик, с 1970-х гг. активнейшим образом играл Китай, выскользнувший ценой этого маневра и одновременного отхода от революционного радикализма из-под прессинга холодной войны и умноживший предпосылки для успешных рыночных реформ.

Торжество контрреволюции?

В событиях, обозначивших на склоне века резкий спад революционной волны, – таких как дезинтеграция мировой социалистической системы, окончание биполярного противостояния и крах Советского Союза – нашей стране была опять-таки уготована ключевая, но отнюдь не завидная роль. С них начинается фаза глобального «отката» – или, говоря иначе, торжества мировой контрреволюции. Вернейшее доказательство того, что это именно так – неспособность сил, праздновавших победу в холодной войне, предложить миру конца ХХ и начала ХХI века какие бы то ни было идеалы кроме тех, с которыми молодая европейская буржуазия выходила на политическую арену лет триста, а то и четыреста назад. Вал сначала «бархатных», а затем «цветных революций» в Восточной Европе, на постсоветском пространстве и в бывшем «третьем мире» не должен сбивать с толку никого. Контрреволюция, издавна и повсеместно стремящаяся мимикрировать под противника – перехватывать у него популярные лозунги, методы организации массовых политических кампаний, элементы протестной символики – обязана считаться с тем, что Великие Революции, включая русскую, утвердили в сознании человечества представление о революции как о законном способе изменения несправедливых порядков. По контрасту, «цветные революции» с их общим антикоммунистическим пафосом и неолиберальными мантрами ведут разве что к росту благосостояния «своих» олигархий, расширению доступа транснационального капитала к чужим активам и обиранию низов.

Не мудрено, что требования социальной справедливости становятся общими для самых разных протестных движений, пробуждающихся в мире в эту эпоху. Крепнет и внутренне созвучная этим умонастроениям тенденция к преодолению однополярного миропорядка силами таких игроков, как Китай (не спешащий отказываться от социалистических идеалов), Индия, Бразилия, Россия, выходящая из тяжелейшего системного кризиса 1990-х гг. в предельно короткие исторические сроки.

Хотя сейчас множатся признаки того, что фаза «отката» идет на убыль, предсказывать ее скорое завершение (учитывая воинственность, проявляемую силами мировой контрреволюции в лице США и их сателлитов) я бы не спешил. Но даже в этом случае нельзя не подчеркнуть, что у них появился неслабый, открытый и уверенный в своей исторической правоте оппонент, и это, конечно, Россия. Лейтмотив противостояния с нашей стороны – защита права на суверенное, успешное, эволюционное развитие и для своего народа, и для других народов мира. Характерно, что в данном случае Россия идет наперекор тому тренду, который сравнительно недавно возобладал в глобальном масштабе при ее же деятельном соучастии – и, поступая так, берет курс на достойное завершение дела, начатого в октябре 1917 г. Великой Революцией.

Реально ли устойчивое движение по пути эволюции в мире, где нарастает конкуренция за «место под солнцем» в рамках инновационного технологического уклада, нарождающегося на наших глазах, и одновременно надвигается новый тур борьбы за глобальную гегемонию? Думаю, шансы есть – при условии, что на внешнем фронте Россия в союзе с другими здравомыслящими силами не позволит развязать очередную мировую войну, а внутри страны объявит войну неравенству и бедности.

Если нечто подобное произойдет, то столетие Великой Революции, свершенной во имя того, чтобы дать «мир народам и хлеб голодным», будут вспоминать как рубеж, за которым ей воздали должное не словом, а делом.

Виктор Сумский, доктор исторических наук, директор Центра АСЕАН при МГИМО МИД России

Источник