Захват территории человечества
Цифровые объекты захватывают мир. В моду входит дигитальная философия. Под угрозой аффект – последняя территория человеческого. Мир, в основании которого лежит число, мыслится иначе, чем мир, в основании которого лежит бытие. В первом случае речь идёт о мире Пифагора, во втором – о мире Парменида. Что это за миры и чем число отличается от бытия?
Пифагор
В мире Пифагора нельзя делать две вещи. Первое – в нём нельзя украсть и затем скрыть этот поступок, сделать его тайной. И второе – в нём нельзя никого обмануть. В том числе и себя. Вот эти два свойства и привлекают сегодня внимание к дигитальной философии.
Как говорит Пифагор, кто знает числовые отношения, тот знает то, что выше богов. В мире, в котором число выше богов, нет никакого внутреннего. Всё устремляется к поверхности. Даже боги. Нигде нет глубины. Везде цифры. Тайное становится явным. А быть явным – значит быть сосчитанным. Для Пифагора человек – это не свобода, а судьба. И интуитивно это знают все. Если человек - это судьба, то тогда ее нужно вычислить, предсказать. Число могло стать основой для конструирования. Пифагор упорно искал для человека число. Он пронумеровал все вещи мира, чтобы найти среди пронумерованных вещей человека. Но так и не нашел его, хотя и успел создать квадрат человека.
Поскольку сущность каждой вещи составляет число, постольку истина в мире Пифагора всегда есть некое числовое соотношение. Для грека вообще природа казалось устроенной сложнее, чем человек. Человек для него прост, как ощипанный петух. Другую точку зрения на мир высказал Парменид, озаботившись ответом на вопрос, почему в мире есть что-то, а не ничто.
Парменид
Размышления Парменида о природе, о том, что значит быть, стали истоком европейского мышления вообще. Парменид отделил мнения людей от истин, говоримых богами. Бессмертные боги высказывают всегда непреложные вещи, достоверные истины. Смертные люди мнят о преходящем, о недостоверном. Они не боги. Человек есть лишь бесполезная страсть стать богом.
Сущность человеческого мышления Парменид выразил так: «как о кажущихся вещах (человеку) надо говорить правдоподобно». Существование человека Парменид необратимо связал с кажущимися вещами. Не может быть так, чтобы человек был, а кажимостей не было. Всякий иной нечеловеческий способ существования исключает кажимость, то, чего нет, но что дано человеку. Кажимость – это не превратное определение истины бытия, не ошибочное восприятие чувствами внешнего предмета, не результат действия на человека ничто. Кажимость сама по себе есть данность, которая в нас себя показывает.
Истина дана богам. Кажимость – человеку. Философ же, по мысли Парменида, должен лишь облекать в слова то, что говорят боги, а не то, что говорят люди. Ведь люди могут говорить только то, что подобно правде, но не есть сама правда. Никто не может о мире кажущихся вещей говорить на языке истины, ибо истина - это бытие того, что просто есть. Но как бытие сопряжено с кажимостью?
«Что есть, то есть. Чего нет, то не существует», - отвечает Парменид. На нет и суда нет. Но куда относятся кажущиеся вещи? Почему небытия нет, а кажимость нам дана? Не потому ли, что они, как вещи, все время как бы в пути. Вышли из пункта А и идут в пункт В. Их нет ни в одном месте, ни в другом, ни среди того, что есть, ни среди того, чего нет. По мысли Парменида, кажимости создаются не движением вещей, ибо движения нет. Они создаются мыслью о бытии. Но что такое мысль, как не локальное свойство человека. Мыслить – значит бытие превращать в кажимость, в нереальный предикат. Бытие является нереальным предикатом вещей, то есть тем, чего в вещах нет, но дано человеку. А это значит: бытие того, что есть, никак не отличается от бытия того, что человеку кажется. Существует вещь, или только кажется, что она существует, для самой вещи это ничего не дает, ничего к ней не прибавляет, ничего от нее не убавляет. Но для человека кажимость расширяет условия его существования. И в этом расширении человек не связан с тем, что есть. Он связан с тем, что ему видится.
Если же бытие нереальный предикат для вещи, то для человека – это данность. Почему? Потому, что, как говорит Парменид, бытие и мысль о бытии есть одно и то же. Они совпадают друг с другом, и в этом совпадении они ничем не отличаются от кажущейся вещи. Бытие – это не время. Бытие, тождественное мысли о бытии, есть галлюцинация, которая сама себя делает и показывает в сознании человека.
Реальный предикат вещи – не бытие, не то, что она есть, а то, что она, например, тяжёлая. Но тогда возникает вопрос: может ли вещь, которая кажется, что есть, быть тяжелой? Парменид делает вывод: в человеческом мире все мнимо, все мнится. А если в мире всё мнимо, то люди, как Гераклит, двухголовы. И у них всё всегда будет двоиться. Люди всегда будут существовать о двух головах, ибо в одной из них будет место для бытия, а в другой – для небытия, и в итоге у них будут получаться только кажимости. Люди безнадёжные невежды. «Бродят они, - пишет Парменид, - наугад, глухие и вместе слепые. Вздорный народ! Бытие и небытие тем же самым и не тем же самым зовут. И путь во всём видят обратный». Что же нам предлагает Парменид? Он предлагает нам решить, что нам нравится: одна голова и бытие, то есть жизнь без кажимостей в мире, в котором нет движения и все уже случилось, или же мы остаемся двухголовыми и живем в мире мнимостей и у нас всё ещё только начинается.
Проблематизация дигитальной философии
В дигитальном мире, то есть в мире, определенном числом, сразу же обнаруживается проблема. Суть ее состоит в понимании того, что человек – это не тело, а субъективность, которая в числовой мир не вписывается. А без субъективности человек уже не человек, а числовой пробел мира. И этот пробел должна заполнить, видимо, какая-то иная, нечеловеческая субъективность.
Поскольку человек видит то, чего нет, и не видит то, что есть, он живёт в мире обмана и самообмана, а не в мире цифр. Ложь для него является онтологическим условием всякой коммуникации. Но при тотальном доминировании исчисленного в мире коммуникация в нем становится невозможной. Где присутствует число, там отсутствует смысл. Где отсутствует смысл, там невозможен человек. Числовая философия мира должна либо исключить человека из всех космических процессов, либо признать, что цифра – это носитель чудовищного обмана в мире бесконечно большой информации, тотальной истины.
Проблематизация бытия
В бытийном мире Парменида также обнаруживается трудность. Бытие само по себе не может людям дать бытие вместе. Бытие вместе им даёт иллюзия. А если бытие не может дать людям бытие вместе, то люди, как атомы, начинают вести рассеянное существование. Рассеянное – значит без трения друг о друга, без музыки в душе и без вечной художественности в мысли о бытии. Бытие без трения галлюцинирующих тел друг о друга не может учредить мысль о бытии, не может дать людям грёзу. Не может их склеить. Быть рассеянным множеством – значит быть для человека изначально асоциальным, ибо быть социальным – значит согласованно грезить, или, как выразился Парменид, правильно говорить о кажущихся вещах. Чтобы правильно говорить, нужно уже иметь бытие, тождественное мысли о бытии. А если нет этого тождества, то нужно будет учиться говорить вслед за другими «сладкое», если даже ты чувствуешь, что имеешь дело с солёным.
Протагор
Протагор – это радикализированный Парменид, то есть Парменид, который согласился увидеть причину кажимости в устройстве человека. Протагор не софист. Он антрополог. Никто, говорит Протагор, не знает, как на самом деле устроен мир. Всё есть таким, каким нам кажется. Невозможно, чтобы человек чувствовал данности, а они были не такими, какими он их чувствовал. Человек устанавливает границу между тем, что есть, и тем, чего нет. Он включает и исключает вещи из состава бытия. Истина для Протагора ничем не отличается от кажимости. И то, и другое для него есть согласованная между людьми галлюцинация, никакими числовыми соотношениями не улавливаемая.
Человек – это не цифра. «Человек есть мера всех вещей существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют». Учреждение цифры, числа как меры человеческого и нечеловеческого открывает перспективу существования нечеловеческой антропологии и неантропологической субъективности. Люди бесконечно рассеяны, если их бытие рождает цифры, а не грёзы.
