Смертная казнь: вводить нельзя запретить

Убийство четырех человек в Красногорске, в совершении которого подозревается бизнесмен Амиран Георгадзе, в очередной раз вызвало к жизни дискуссию об актуальности отмены в нашей стране моратория на применение смертной казни за особо тяжкие преступления.

Перестать жалеть нелюдей и создать заслон из страха для тех, на кого больше ни что человеческое и цивилизованное не действует, призывали и призывают многие. Исходя из последних событий, с просьбой к президенту России Владимиру Путину об отмене моратория собирается обратиться КПРФ. До этого казнить террористов призывал глава Чечни Рамзан Кадыров. В феврале 2013 года о том, что не видит «ничего предосудительного» во введении смертной казни за некоторые преступленья, говорил министр внутренних дел Владимир Колокольцев.

Аналогичным образом высказывается и большинство россиян.

По данным различных опросов, от 60 до 70% соотечественников выступают за отмену моратория на смертную казнь. Но власти все эти призывы игнорируют.

Министерство юстиции по-прежнему исключает, что наказание путем лишения жизни вернется в российское уголовное законодательство. Об этом же говорят: спикер Госдумы Сергей Нарышкин, глава президентского Совета по правам человека Михаил Федотов, председатель Верховного суда России Вячеслав Лебедев.

Но почему? Ведь согласно Конституции «Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ» (статья 3, пункт 1). И если абсолютное большинство этого «единственного источника власти» выступает за что-то, то почему его уполномоченные государственные функционеры эту волю исполнять отказываются? Может быть, сейчас скажу крамолу, но ведь подлинная демократия, это когда народ волен вносить в своей стране любые изменения в любые законы и правила. Не оглядываясь, что при этом скажут граждане других государств или всякого рода мировые деятели.

В США, не интересуясь особо ни чьим мнением за рубежом, к смертной казни приговаривают в абсолютном большинстве штатов. С чистой совестью казнят в любимом инвесторами со всего света Китае. Смертная казнь действует в Белоруссии, в отношении которой ЕС 12 октября нынешнего года решил приостановить действие своих санкций.

И что, позиция этих трех очень разных государств по отношению смертной казни как-то влияет на их место в современном мире? С одной из них Россия находится в прекрасных, а с другой – в глубоко союзных отношениях.

Рассмотрим пример другого рода. Мы такие гуманные ко всем. К террористам, насильникам детей, всякого рода массовым убийцам, изменникам родины, нанесшим гигантский вред государству и народу, ворам-миллиардерам. И что, как глядя на это к нам относится та же Европа? Парламентская ассамблея Совета Европы глубоко наплевала на волеизъявление крымчан, а кровавый государственный переворот на Украине, растоптавший собственную конституцию, все договора и обязательства (включая межгосударственные с нашей страной), одобряет. Нас в ПАСЕ лишили голоса. А об украинских делегатах, например таких, как боец карательного батальона «Айдар» Надежда Савченко, обвиняемая в России в содействии в убийстве наших журналистов, очень переживают. Ее удержание в местах предварительного заключения в РФ называют незаконным, наш суд – зависимым от исполнительной власти, а дело –сфальсифицированным. Будем подобострастно оглядываться на этих дам и господ дальше?

А есть ли уж действительно такая необходимость серьезно возвращаться к этому вопросу? Есть. Современная преступность по всему миру ужесточается. Причин этому много. Как ни парадоксально это прозвучит, одна из основных – это рост благосостояния и гуманности общества. Вспомним, что говорил старик Аристотель: «Величайшие преступления совершаются из-за стремления к избытку, а не к предметам первой необходимости». Это стремление к избытку всего: богатства, власти, свободы воли, наслаждений (включая самые извращенные) в сочетании с возможностями спрятаться под сень закона и доброту правового государства рождают чудовищ и ужасные преступления. Но это все стараются отнести на частности, между тем речь идет о системных вещах. Преступление и наказание – социальные явления. Социум в свою очередь не константная величина, а изменяющийся организм, и право с правоприменительной практикой должны живо и оперативно реагировать на эти изменения. В том числе и в части, касающейся актов возмездия за преступления. Особенно тогда, когда социум своим большинством требует этих изменений. У нас же этого не происходит.

Социум меняется, а государственно-правовая архитектура со своими изменениями опаздывает. По некоторым направлениям так и вовсе тормозит. Между тем изменения уже более чем созрели. И, в первую очередь, это касается отмены моратория на смертную казнь.

Один из основоположников мировой социологии, наш соотечественник, Питирим Сорокин писал: «Преступление может быть только психическим явлением, и класс преступных явлений есть класс специфических психических процессов, переживаемых тем или иным индивидом». А это значит, что, готовясь к совершению тяжких и особо тяжких преступлений против личности, общества и государства, человек предварительно проходит стадию определенных психических переживаний, на которой его можно остановить. Остановить угрозой ужасного и неотвратимого наказания – смерти.

Многолетний опыт показывает, что человек со временем привыкает и приспосабливается практически ко всему. В том числе к длительному лишению свободы, одиночеству, полной изоляции от мира. Оставаясь наедине со своими воспоминаниями, снами и мечтами о том, что когда-нибудь всё изменится. Человек худо-бедно примиряется с собой, своей такой жизнью, и, как говорится, все системы корабля могут работать еще очень долго. В итоге эти пожизненно осужденные часто переживают тех, кто, так и не смерившись с сотворенным ими злом, умирает на воле. Вот он парадокс гуманизма. Дело ведь не в том, что государство и общество должны быть такими же кровожадными, как преступник, а в том, чтобы, во-первых, попытаться остановить его на стадии принятия решения, а во-вторых, если этого не удалось, уничтожить как носитель абсолютного зла. В этой логической схеме всё выглядит просто и справедливо. Человек, заранее знающий, что его убьют за содеянное, и, несмотря на это, идущий на преступление, – осознано делает свой выбор. Сам подписывает себе смертный приговор.  

Против этого тезиса выдвигается контраргумент, что, мол, неизбежны ошибки и может пострадать невиновный. Невиновный может пострадать везде. Например, выйти из подъезда и получить сосулькой по голове из-за нерадивых и халатных коммунальщиков. Или попасть в аварию со смертельным исходом, устроенную очередным «бриллиантовым мальчиком». Или, как охранник МК, который просто подошел к Георгадзе поинтересоваться, всё ли у него хорошо, и получил пулю. Задача правоохранительной и судебной систем и должна заключаться в том, чтобы невиновные не страдали. Нигде и никто. Ни потенциальные жертвы преступлений, ни те, кто по ошибке или чьему-то злому умыслу попал на скамью подсудимых и обвиняется в смертельно опасном деянии. Нельзя и не нужно казнить всех подряд. Речь не о случайном убийстве в пьяной драке или похожих вещах.

Необходим особый, красный разряд преступлений, которые нарушают все общественные табу, все мыслимые и немыслимые запреты. И если человек или группа лиц перешли эту красную черту, они должны понимать, что с этого момента на них потянуло ветерком из могилы.

Не из камеры, откуда когда-нибудь еще можно выйти, а оттуда, откуда обратного пути уже нет. Общество в массе своей к этому готово. А вот преступники –нет. Иначе мы имели бы гораздо меньше террористов, насильников и убийц детей, «красногорских стрелков», оптовиков наркотиков, расчленителей-торговцев человеческими органами, коррупционеров и жуликов с миллиардными аппетитами, предателей, наносящими вред, который не преодолеть десятилетиями. 

Вадим Бондарь