Российская высшая школа: есть ли свет в конце тоннеля?

К руководству страны постепенно приходит осознание пагубности пути, по которому российские вузы и наука в целом идут последние четверть века

На днях информагентства с триумфом раструбили благую весть о том, что в ежегодном глобальном рейтинге лучших университетов мира QS (World University Rankings) 2016/2017гг., по версии британской консалтинговой компании Quacquarelli Symonds, Россия увеличила своё присутствие в топ-400 с пяти до восьми вузов. Всего же, среди более чем 700 отрейтингованных университетов мира в этом году 22 – отечественного происхождения. Много это или мало? Комфортно ли чувствуют себя российские вузы с многовековой историей в этом списке достойнейших?

Начнём с мест. Гордость и краса отечественного высшего образования МГУ им М.В. Ломоносова, как и в прошлом году, занял 108-ую позицию, СПбГУ на 258-ом месте (потерял две строчки), Новосибирский госуниверситет 291-ый (поднялся вверх на 26 позиций). За тройкой лидеров следуют: МГТУ имени Н.Э. Баумана (поднялся на 32 строки), МФТИ (также улучшил положение на 80 позиций), МГИМО (совершил рывок на 47 строк и занял 350-ое место), Томский государственный университет 377-ой, замыкает блестящую восьмёрку, занявший 400-ую позицию рейтинга Томский политехнический университет.

При составлении рейтинга учитываются несколько показателей: авторитетность вуза в области научных исследований (так называемая академическая репутация), индекс цитируемости научных публикаций сотрудников, соотношение профессорско-преподавательского состава к числу студентов, отзывы и оценка университета среди работодателей, доля иностранных студентов и иностранных преподавателей.

В рейтинг 2016/2017гг. вошли университеты из 80 стран, как являющихся членами так называемой Болонской системы образования (единого образовательного пространства, основанного на западных стандартах и подходах), так и не входящих в него. Среди последних масса университетов из Азии и Африки, стремительно улучшающих свои позиции в рейтинге за счёт увеличения госфинансирования национальных высших учебных заведений, морального и материального стимулирования молодых учёных, поиска и привлечения в науку талантливой молодёжи, общего национального подъёма.

Россия, разорвав в клочья советскую систему высшего образования, в 2003 году присоединилась к Болонскому процессу, но прорывных успехов ей это не принесло. МГУ, входивший в советский период в пятёрку лучших вузов мира, сегодня топчется за порогом высшей лиги – «золотой сотни».

А лучшие из лучших нынче – многое перенявшие у советской высшей школы англосаксы. Тройка лидеров сплошь американская: Массачусетский технологический институт, Стэнфорд и Гарвард. Четвёртую и пятую строчку занимают Кембридж (Великобритания) и Калифорнийский технологический институт (снова США). Нас обошли многие мало кому известные за пределами своих стран высшие учебные заведения. Например, на 92-ом месте в рейтинге обосновался американский университет с неблагозвучным для русского уха названием – Университет Пердью (Purdue University) из города Уэст-Лафейетт, американского штата Индиана. Так что восхищаться нечем. В особенности если вспомнить, какой тяжелый и драматичный путь прошло российское высшее образование за свою историю, каких высот достигло и куда было отброшено.

Взять нашего нынешнего лидера рейтинга – МГУ. 23 января 1755 года императрица Елизавета Петровна утвердила «Проект об учреждении Московского университета и двух гимназий», дав старт созданию в стране вуза номер один. «Дщерь Петрова» взошла на престол в результате дворцового переворота под двумя довольно противоречивыми лозунгами. Один, милый русскому сердцу, звал соотечественников к патриотизму против засилья немцев, другой гласил: «При мне всё будет, как при моём венценосном родителе». Однако известно, что Пётр был глубоко убеждён в дремучем невежестве России и в том, что вывести её в разряд мировых держав может только заимствованный на Западе полный социально-культурный пакет реформ и преобразований, касающийся и затрагивающий все сферы жизни страны – от образования до государственно-политического устройства. Для всего этого царю-реформатору нужны были кадры, и он готовил их опять же двумя способами. На первом этапе исключительно за счёт посылки «недорослей» из числа боярских, а потом и дворянских детей для обучения за границу. На втором – к процессу подключились созданные по его инициативе в 1724 году Петербургская Академия наук и гимназия, наводнённые заморским преподавательским составом. По сути, это были те же «гарвардские мальчики», которые в девяностые по приглашению ельцинских демократов-реформаторов лечили «отсталую» коммунистическую Россию шоковой терапией. И надо сказать «вылечили». В 1989 году доля российских предприятий, выпускающих продукцию на основе новых технологий, составляла 60%, в 1993 году - уже 17,3%, а к концу 1990-ых - 6-7% от общего числа. По словам генерального директора Института экономических стратегий Отделения общественных наук РАН профессора Александра Агеева, «мы потеряли порядка 40% наработанных технологий. Утратили те, которые были внедрены в массовое производство, но ещё больше – те, которые так и не использовали. Скажем, в разработке «Бурана» у нас было создано порядка 400 технологий – практически ни одну из них не внедрили». 

Но вернёмся к светочам науки приехавшим «спасать» Россию от темноты в ту пору, «гарвардским мальчикам» XVIII века. Так, прибывшим из-за границы учёным светилам было: математику Эйлеру - 20 лет, историку и этнографу Миллеру - 20, математику Даниилу Бернулли - 25, а натуралисту Гмелину и вовсе 18.  

В это трудно поверить, но до середины 30-годов XIX века в историческом департаменте академии вообще не было ни одного русского академика! То есть более 100 лет историю Российского государства сочиняли и учили по ней исключительно иностранцы. И это при том, что основная масса этих творцов крайне плохо знали русский язык, а старославянским, на котором были написаны все древнерусские письменные источники, не владели вовсе. Они не только не пользовались бесценными документами, летописями и другими первоисточниками при написании своих трактатов, но и рекомендовали властям уничтожать их, как вредные, дико-знахарские варварские письмена, только вносящие смятение в неокрепшие умы. И, надо сказать, многого добились. Только сегодня мы начинаем осознавать, что история допетровской Руси – это во многом мифологизированное, литературно-фантастически обработанное упрощённо-стройное повествование, с большой долей вероятности имеющее мало общего с реальностью.
И академия, и гимназия при ней плохо справлялись с подготовкой научных и прикладных национальных кадров. Засевшие в них европейские «светила» такие, как Миллер, Байер, Шлёцер и другие (преимущественно немцы), проповедовали исконную отсталость славян, выдвигали теорию о норманнском происхождении древнерусского государства, высокомерно относились к своим российским коллегам и ученикам. Мало того, случались годы, когда в академическую гимназию принимались исключительно иностранцы. Так, в период с 1726 по 1755 года академическая гимназия не подготовила ни одного человека для поступления в университет. Господа учёные всеми правдами и неправдами пытались донести до высших сфер управления российского государства, что русские не способны к обучению и необходимо студентов выписывать из Германии. 

Примерно ту же линию все постсоветские годы проводят крупнейшие российские компании, многие из которых с госучастием, и ведущие отечественные вузы. Дескать, умные иностранцы, с одной стороны, будут рулить и демонстрировать самоотдачу лучше отечественных «иванов-дураков», а с другой – станут неформальным мостом, соединяющим нас с заграницей (нас за счёт них там будут лучше принимать, давать денег и всякого разного другого). В итоге, наши компании и вузы по сравнению с советским периодом только деградировали.

Со всем этим неустанно и бескомпромиссно боролись российские учёные во главе с Михаилом Ломоносовым – первым русским академиком (все остальные были иностранцы), чьё имя по праву сегодня носит МГУ. Именно он добился того, что местом для создания национального университета была выбрана Москва – первопрестольный город исконно русской Московии, а не «питерсбурих» – столица новоявленной Российской империи. Именно усилиями Ломоносова и его единомышленников, в том числе и среди высокопоставленного чиновничества, удалось прописать, что число иностранных учеников в гимназиях не должно превышать пятой доли. Михаил Васильевич составил первый устав и учебные программы университета. Он изначально создавался не только как оплот передового научного свободомыслия, первооткрывательства и учёного братства, но и как привилегированная госструктура, куда всегда стремились попасть и в качестве студента, и в качестве преподавателя. С момента своего основания университет Первопрестольной был в высшей степени демократичным. В указе Елизаветы о его основании сказано: «… где всякаго звания люди свободно наукою пользуются, и двух гимназий, одну для дворян, другую для разночинцов, кроме крепостных людей». Для многих талантливых россиян, не имевших пышного происхождения, это был чуть ли не единственный шанс невоенным путём проявить себя, сделать карьеру в науке, равно как и на любом другом государственном поприще. Кроме того, данный почин открывал двери в, по сути дела, правящий класс выходцам из широких слоёв населения, разрушал его кастовую замкнутость и оторванность от народа.

Следующим открытым в Российской империи университетом стал появившийся в 1802 году Дерптский (или Юрьевский) университет. Всего же в дореволюционной России успело возникнуть 10 университетов. Много это или мало? На первый взгляд, для такой огромной и многонаселённой страны, мало. Но если брать качественную сторону дела, тщательность и щепетильность, как в процессе создания, так и в процессе работы университетов, ответственности профессорско-преподавательского состава за выпускаемый продукт, то на тот период было в самый раз. За количеством никто не гнался. Россия не старалась никому ничего доказать. Кого-то в чём-то непременно обогнать. Она развивалась естественно и достаточно гармонично, по принципу: когда возникла потребность, соответствующие условия, ситуация созрела, тогда что-то и создавалось.

Об уровне университетских выпускников царской России говорит хотя-бы тот факт, что очень многие открытия, европейские и американские научные школы, целые отрасли знаний, были сделаны и созданы русскими эмигрантами, окончившими в своё время эти отечественные академические и научно-практические центры знаний. Оставшиеся в Советской России их собратья сделали ещё более великое дело. В тяжелейших условиях гражданской войны, разрухи и блокады, когда страна в течение ряда лет фактически была отрезана от внешнего мира, учёные не получали новые научные книги и журналы, не поступало научного оборудования и расходных материалов, они не только продолжали свои научные изыскания, но и готовили кадры для молодой страны советов. Это их выпускники провели индустриализацию, поразили мир своими достижениями в самых разных областях научных и практических знаний.

В 2010 году на страницах влиятельной британской газеты The Guardian известный английский писатель, лауреат множества премий, а ныне преподаватель университета, Фрэнсис Спаффорд писал об СССР периода 50-60-х годов так: «Внезапно эта страна превратилась в пусть немного хмурое, но передовое и весьма современное место, где была и культура, и технологии, и всякие там лаборатории и небоскрёбы. Она делала те же самые вещи, что и Запад, но грозила (пока длился её момент славы), что будет делать их лучше. Американские колледжи волновались из-за того, что они неспособны выпускать инженеров в таких же массовых количествах, как СССР. Страницы европейских и американских газет заполнили статьи, авторы которых в припадке самокритики и самобичевания с болью спрашивали себя, как свободное общество может противостоять железной стратегической целеустремленности процветающего и успешного Советского Союза. Помощник президента Кеннеди Артур Шлезингер направил в Белый дом служебную записку, в которой выразил тревогу в связи с «тотальной советской приверженностью кибернетике». Пока длился советский момент, казалось, что где-то вырастает иная, альтернативная версия современной жизни, с которой надо считаться, у которой надо учиться, если она действительно обгонит Запад и оставит страны капитализма ковылять далеко позади».

В 70-ые годы наука в СССР стала одной из наиболее развитых отраслей народного хозяйства. В научных организациях работало 0,3% населения страны, что составляло 1/4 часть всех научных работников мира.

К сожалению, всё это уже в прошлом.

Сегодня в России вузов в 5 раз больше, чем было во всём СССР, но вот качество их выпускников в массе своей несравнимо ни с царским, ни с советским периодом. Коммерциализация высшего образования и массовый спрос на него сделали главным товаром в системе рыночных отношений в образовании не знания и умения, а диплом. За которым зачастую мало что стоит. Результат не замедлил заявить о себе. Даже афоризм новый появился: «Ученье свет, а неучёных тьма». Скандалы с врачебными ошибками, «танцующими» мостами, смываемыми дождями новыми дорогами и неожиданно обрушивающимися свежевыстроенными зданиями, построенными горе-инженерами и проектировщиками, никого уже не удивляют. Как и деятельность «эффективных менеджеров» с красивыми дипломами (включая МВА) в других сферах. Про «липовые» учёные степени и научный плагиат вообще говорить нечего – как продавалось всё, так и продаётся.

В одной из телепередач, посвященных Бородинской битве, очередная дата которой отмечалась 8 сентября, опросили молодых людей, среди которых было немало студентов: кто с кем и когда сошелся в этом сражении. Только один парень честно сказал – «не знаю». Ответы остальных переходили все грани фантастики. Последняя девушка ничтоже сумняшеся поведала, что в этом кровопролитном сражении сошлись в Гражданскую войну «белые» и «красные». А мы о рейтингах каких-то мировых печёмся …

Что делать? Прежде всего, перестать играть в мартышку и очки, бездумно напяливая на себя всё, что нам надо и не надо, от иностранных «передовиков». А вспомнить, что каких-нибудь четверть века назад у нас была лучшая в мире высшая школа. Высокомерный отказ от её многолетних наработок и заделов на будущее и возведение в ранг незыблемых авторитетов невидимую руку рынка дорого обходятся всем участникам процесса. Пока понимания этого не будет, возвращения на прежние высоты ждать не стоит.

Есть определённые надежды и упования на нового министра образования Ольгу Васильеву, прошедшую путь от школьного учителя до учёного РАН и сотрудника администрации президента. О новом министре поговаривают, как о консерваторе, по меньшей мере, с уважением относящемся ко многим элементам советского опыта в образовании. Взятый в последние годы курс на суверенизацию российской политики, до сих пор практически не коснулся образования, попавшего в 1990-ые годы под, мягко говоря, исключительно сильное внешнее влияние. Назначение Васильевой, очевидно, призвано изменить это положение. Хочется надеяться, что не всё ещё потеряно, и наша высшая школа во главе с МГУ вернётся в первую десятку лучших ВУЗов мира, и у себя дома мы не будем бояться молодых специалистов. А то ведь жить становится как в сказке – чем дальше, тем страшнее.

Вадим Бондарь